Неточные совпадения
К этой неприятной для него задаче он приступил у нее на дому, в ее маленькой уютной комнате. Осенний вечер сумрачно смотрел в окна с улицы и в дверь с террасы; в саду,
под красноватым небом, неподвижно
стояли деревья, уже раскрашенные утренними заморозками. На столе, как всегда, кипел самовар, — Марина, в капоте в кружевах, готовя чай, говорила, тоже как всегда, — спокойно, усмешливо...
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел за ворота парка, у ворот, как два столба,
стояли полицейские в пыльных, выгоревших на солнце шинелях. По улице деревянного городка бежал ветер, взметая пыль, встряхивая
деревья;
под забором сидели и лежали солдаты, человек десять, на тумбе сидел унтер-офицер, держа в зубах карандаш, и смотрел в небо, там летала стая белых голубей.
В общем люди были так же бесхарактерны, как этот мохнатый, пестрый день. Многие, точно прячась,
стояли в тени
под деревьями, но из облаков выглядывало солнце, обнаруживая их. На площадь, к собору, уходили немногие и нерешительно.
Потом он должен был
стоять более часа на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей земле; один бок могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь, смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и
деревьев; над головами людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью,
под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
Она примирительно смотрела на весь мир. Она
стояла на своем пьедестале, но не белой, мраморной статуей, а живою, неотразимо пленительной женщиной, как то поэтическое видение, которое снилось ему однажды, когда он,
под обаянием красоты Софьи, шел к себе домой и видел женщину-статую, сначала холодную, непробужденную, потом видел ее преображение из статуи в живое существо, около которого заиграла и заструилась жизнь, зазеленели
деревья, заблистали цветы, разлилась теплота…
Дом американского консула Каннингама, который в то же время и представитель здесь знаменитого американского торгового дома Россель и Ко, один из лучших в Шанхае. Постройка такого дома обходится ‹в› 50 тысяч долларов. Кругом его парк, или, вернее, двор с
деревьями. Широкая веранда опирается на красивую колоннаду. Летом, должно быть, прохладно: солнце не ударяет в стекла, защищаемые посредством жалюзи. В подъезде,
под навесом балкона,
стояла большая пушка, направленная на улицу.
Кругом все белело от инея. Вода в лужах замерзла.
Под тонким слоем льда
стояли воздушные пузыри. Засохшая желто-бурая трава искрилась такими яркими блестками, что больно было на нее смотреть. Сучья
деревьев, камни и утоптанная земля на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Около фанзы росли две лиственницы.
Под ними
стояла маленькая скамеечка. Ли Цун-бин обратился к лиственницам с трогательной речью. Он говорил, что посадил их собственными руками и они выросли большими
деревьями. Здесь много лет он отдыхал на скамейке в часы вечерней прохлады и вот теперь должен расстаться с ними навсегда. Старик прослезился и снова сделал земные поклоны.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба на нос. Я посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в виде звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме
под красное
дерево. По углам
стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
Десять лет
стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у
дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и — воплощенным veto, [запретом (лат.).] живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть, потом сказал свое слово, спокойно спрятав, как прятал в своих чертах, страсть
под ледяной корой.
Мне кажется, что я не спал, но все-таки место, где мы
стоим, для меня неожиданно ново: невдалеке впереди мостик из свежих бревен,
под ним темная речка, по сторонам лес, и верхушки
дерев сонно качаются в синеве ночного неба…
В одном месте сплошной забор сменился палисадником, за которым виднелся широкий двор с куртиной, посредине которой
стоял алюминиевый шар. В глубине виднелся барский дом с колонками, а влево — неотгороженный густой сад. Аллеи уходили в зеленый сумрак, и на этом фоне мелькали фигуры двух девочек в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо. На скамье
под деревом, с книгой на коленях, по — видимому, дремала гувернантка.
Она показала Галактиону свою спальню, поразившую его своею роскошью: две кровати красного
дерева стояли под каким-то балдахином, занавеси на окнах были из розового шелка, потом великолепный мраморный умывальник, дорогой персидский ковер во весь пол, а туалет походил на целый магазин.
Жителей в Большой Елани 40: 32 м. и 8 ж. Хозяев 30. Когда поселенцы раскорчевывали землю
под свои усадьбы, то им было приказано щадить старые
деревья, где это возможно. И селение благодаря этому не кажется новым, потому что на улице и во дворах
стоят старые, широколиственные ильмы — точно их деды посадили.
Чернея, издали,
стоят высокие, тенистые, старые, темны леса, но
под словом старый не должно разуметь состарившийся, дряхлый, лишенный листьев: вид таких
дерев во множестве был бы очень печален.
Деревья, как расслабленные, тяжело дремали, опустив свои размягченные жаром листья, и колосистая рожь
стояла неподвижным зелено-бурым морем, изнемогая
под невыносимым дыханием летнего бога, наблюдающего своим жарким глазом за спешною химическою работою в его необъятной лаборатории.
В восемь часов утра начинался день в этом доме; летом он начинался часом ранее. В восемь часов Женни сходилась с отцом у утреннего чая, после которого старик тотчас уходил в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова в зале. Здесь,
под одним из двух окон, выходивших на берег речки,
стоял ее рабочий столик красного
дерева с зеленым тафтяным мешком для обрезков. За этим столиком проходили почти целые дни Женни.
Наконец, когда она, полубольная, с безнадежностью в душе, сидела однажды на своем месте
под деревом, вдруг послышался ей шорох; она обернулась и задрожала от радостного испуга: перед ней, сложа руки крестом,
стоял Александр.
Электрическая лампочка в хрустальном колпачке мягко светила из-под зеленого абажура. Около зеркала на складном умывальнике красного
дерева стоял флакончик с ландышами и нарциссами.
Вышли в сад. На узкой полосе земли, между двух домов,
стояло десятка полтора старых лип, могучие стволы были покрыты зеленой ватой лишаев, черные голые сучья торчали мертво. И ни одного вороньего гнезда среди них.
Деревья — точно памятники на кладбище. Кроме этих лип, в саду ничего не было, ни куста, ни травы; земля на дорожках плотно утоптана и черна, точно чугунная; там, где из-под жухлой прошлогодней листвы видны ее лысины, она тоже подернута плесенью, как стоячая вода ряской.
Город был насыщен зноем, заборы, стены домов, земля — всё дышало мутным, горячим дыханием, в неподвижном воздухе
стояла дымка пыли, жаркий блеск солнца яростно слепил глаза. Над заборами тяжело и мёртво висели вялые, жухлые ветви
деревьев, душные серые тени лежали
под ногами. То и дело встречались тёмные оборванные мужики, бабы с детьми на руках,
под ноги тоже совались полуголые дети и назойливо ныли, простирая руки за милостыней.
Под буквой С — пальмовый лес, луна, показывающая, что дело происходит ночью, и на переднем плане спит
стоя, прислонясь к
дереву, огромный слон, с хоботом и клыками, как и быть должно слону, а внизу два голых негра ручной пилой подпиливают пальму у корня, а за ними десяток негров с веревками и крючьями.
Погода
стояла прелестная; все кругом — зеленые
деревья, светлые дома уютного города, волнистые горы, все празднично, полною чашей раскинулось
под лучами благосклонного солнца; все улыбалось как-то слепо, доверчиво и мило, и та же неопределенная, но хорошая улыбка бродила на человечьих лицах, старых и молодых, безобразных и красивых.
— Однажды я
стоял на небольшом холме, у рощи олив, охраняя
деревья, потому что крестьяне портили их, а
под холмом работали двое — старик и юноша, рыли какую-то канаву. Жарко, солнце печет, как огнем, хочется быть рыбой, скучно, и, помню, я смотрел на этих людей очень сердито. В полдень они, бросив работу, достали хлеб, сыр, кувшин вина, — чёрт бы вас побрал, думаю я. Вдруг старик, ни разу не взглянувший на меня до этой поры, что-то сказал юноше, тот отрицательно тряхнул головою, а старик крикнул...
Вот скоро и ушли все в лес вон по той дороге; и пан в хату ушел, только панский конь
стоит себе,
под деревом привязан. А уж и темнеть начало, по лесу шум идет, и дождик накрапывает, вот-таки совсем, как теперь… Уложила меня Оксана на сеновале, перекрестила на ночь… Слышу я, моя Оксана плачет.
Между
деревьев,
под тенью их ветвей,
стояли памятники из мрамора и гранита, неуклюжие, тяжёлые, плесень покрывала их бока.
Илья повторил клятву, и тогда Яков отвёл его в угол двора, к старой липе. Там он снял со ствола искусно прикреплённый к нему кусок коры, и
под нею в
дереве открылось большое отверстие. Это было дупло, расширенное ножом и красиво убранное внутри разноцветными тряпочками и бумажками, свинцом от чая, кусочками фольги. В глубине этой дыры
стоял маленький, литой из меди образок, а пред ним был укреплён огарок восковой свечи.
—
Под Новый год вы разбили чайную чашку с блюдечком. Долой два рубля… Чашка
стоит дороже, она фамильная, но… бог с вами! Где наше не пропадало! Потом-с, по вашему недосмотру Коля полез на
дерево и порвал себе сюртучок… Долой десять… Горничная тоже по вашему недосмотру украла у Вари ботинки. Вы должны за всем смотреть. Вы жалованье получаете. Итак, значит, долой еще пять… Десятого января вы взяли у меня десять рублей…
По обоим сторонам дороги начинали желтеть молодые нивы; как молодой народ, они волновались от легчайшего дуновения ветра; далее за ними тянулися налево холмы, покрытые кудрявым кустарником, а направо возвышался густой, старый, непроницаемый лес: казалось, мрак черными своими очами выглядывал из-под каждой ветви; казалось, возле каждого
дерева стоял рогатый, кривоногий леший… всё молчало кругом; иногда долетал до путника нашего жалобный вой волков, иногда отвратительный крик филина, этого ночного сторожа, этого члена лесной полиции, который засев в свою будку, гнилое дупло, окликает прохожих лучше всякого часового…
Она молча указала лорнетом в угол, — там, на мольберте,
стояла картина — река,
деревья. Я удивленно взглянул в лицо женщины, странно неподвижное, а она отошла в угол комнаты, к столу, на котором горела лампа
под розовым абажуром, села там и, взяв со стола валета червей, стала рассматривать его.
Там всё было хмуро, неподвижно и пропитано суровой важностью, а здесь — грациозные берёзы качали гибкими ветвями, нервно дрожала серебристая листва осины, калинник и орешник
стоял пышными купами, отражаясь в воде; там желтел песок, усеянный рыжеватой хвоей; здесь
под ногами зеленела отава, чуть пробивавшаяся среди срезанных стеблей; от разбросанных, между
деревьев, копен пахло свежим сеном.
В сосновом лесу было торжественно, как в храме; могучие, стройные стволы
стояли, точно колонны, поддерживая тяжёлый свод тёмной зелени. Тёплый, густой запах смолы наполнял воздух,
под ногами тихо хрустела хвоя. Впереди, позади, с боков — всюду
стояли красноватые сосны, и лишь кое-где у корней их сквозь пласт хвои пробивалась какая-то бледная зелень. В тишине и молчании двое людей медленно бродили среди этой безмолвной жизни, свёртывая то вправо, то влево пред
деревьями, заграждавшими путь.
Сад. Большие, старые липы. В глубине,
под ними, белая солдатская палатка. Направо,
под деревьями, широкий диван из дерна, перед ним стол. Налево, в тени лип, длинный стол, накрытый к завтраку. Кипит небольшой самовар. Вокруг стола плетеные стулья и кресла. Аграфена варит кофе.
Под деревом стоит Конь, куря трубку, перед ним Пологий.
Под деревьями уже
стояли столы, дымили самовары, и около посуды уже хлопотали Василий и Григорий, в своих фраках и в белых вязаных перчатках.
Во многих находим прекрасные изображения природы, хотя здесь заметно сильное однообразие, которое отчасти объясняется общим грустным характером песен: обыкновенно в них представляется пустынная, печальная равнина, среди которой
стоит несколько
деревьев, а
под ними раненый или убитый добрый молодец; или же несколькими чертами обрисовывается густой туман, павший на море, звездочка, слабо мерцающая сквозь туман, и девушка, горюющая о своей злой судьбе.
Чай пили в маленькой светлой каморке с двумя окнами, выходившими в поле, залитое золотистым сиянием утреннего солнца. На дёрне,
под окнами, ещё блестела роса, вдали, на горизонте, в туманно-розоватой дымке утра,
стояли деревья почтового тракта. Небо было чисто, с поля веяло в окна запахом сырой травы и земли.
За окном было тихо, грустно.
Деревья сада
стояли неподвижно, слитые ночью в сплошную, тёмную стену, за нею чудилось что-то страшное. А с колеса мельницы звонко и монотонно капала вода, точно отсчитывая время.
Под самым окном сонно покачивались длинные стебли мальвы. Тихон Павлович перекрестился и закрыл глаза. Тогда в его воображении стала медленно формироваться городская история, выбившая его из колеи.
Комната вся была оклеена сборными обоями: несколько полосок французских атласных, несколько хороших русских и, наконец, несколько дешевеньких; штукатурный потолок был весь расписан букетами, так что глазам было больно смотреть на него; в переднем углу
стояла красного
дерева киота с образами и стол, на котором были нарисованы тарелки, а на них — разрезанные фрукты, а около — серебряные ножи и вилки; лавок не было, их заменяли деревянные стулья, выкрашенные как будто бы
под орех.
Анна Петровна (хохочет). Allons! (Берет его
под руку.)
Постой… Кто-то идет. Станем пока за
дерево… (Прячутся за
дерево.) B сюртуке кто-то, не мужик… Отчего ты в газеты передовых статей не пишешь? Ты славно бы писал… Не шутя.
Стояла она
под деревом и задумчиво глядела на небо…
Выйди зимой в тихий морозный день в поле или в лес и посмотри кругом себя и послушай: везде кругом снег, реки замерзли, сухие травки торчат из-под снега,
деревья стоят голые, ничто не шевелится.
А было то в ночь на светлое Христово воскресенье, когда,
под конец заутрени, Звезда Хорасана, потаенная христианка, первая с иереем христосовалась. Дворец сожгли, останки его истребили,
деревья в садах порубили. Запустело место. А речку, что возле дворца протекала, с тех пор прозвали речкою Царицей. И до сих пор она так зовется. На Волге с одной стороны устья Царицы город Царицын
стоит, с другой — Казачья слободка, а за ней необъятные степи, и на них кочевые кибитки калмыков.
Но вот наконец все налажено: высокая соломенная кукла мары поднята на большой камень, на котором надлежит ее сжечь живым огнем, и
стоит она почти вровень с
деревьями: по древяным ветвям навешана длинная пряжа; в кошелке
под разбитым громом дубом копошится белый петух-получник. Сухой Мартын положил образ Архангела на белом ручнике на высокий пень спиленного
дерева, снял шляпу и, перекрестясь, начал молиться.
Голоса стали приближаться. Саня подошла к тому месту, где верхняя возвышенность парка начинала идти
под гору, и,
стоя за
деревьями, глядела вниз.
Всё равно куда… лишь бы бежать от этой дрянной, пошлой, дешевенькой жизни, превратившей меня в старого, жалкого дурака, старого, жалкого идиота, бежать от этой глупой, мелкой, злой, злой, злой скряги, от моей жены, которая мучила меня тридцать три года, бежать от музыки, от кухни, от жениных денег, от всех этих пустяков и пошлостей… и остановиться где-нибудь далеко-далеко в поле и
стоять деревом, столбом, огородным пугалом,
под широким небом, и глядеть всю ночь, как над тобой
стоит тихий, ясный месяц, и забыть, забыть…
Обширный диван с высокой резной ореховой спинкой разделял две большие печи — расположение старых домов — с выступами, на которых
стояло два бюста из алебастра
под бронзу. Обивка мебели, шелковая, темно-желтая, сливалась с такого же цвета обоями. От них гостиная смотрела уныло и сумрачно; да и свет проникал сквозь
деревья — комната выходила окнами в сад.
Он прошел сотни три шагов, потом в сумерках круто повернул к дороге и остановился
под деревом у китайской могилы. Мы прошли мимо. Солдат
стоял и молча смотрел на нас, потом пошел по дороге следом.
Я не ушел, конечно. Она вышла на террасу, а я остался в гостиной и минут пять перелистывал ноты. Потом и я вышел. Мы
стояли рядом в тени от занавесок, а
под нами были ступени, залитые лунным светом. Через цветочные клумбы и по желтому песку аллей тянулись черные тени
деревьев.
— Напиши поскорее известие Зенону и брось свиток со стены моему рабу, который
стоит с оседланным мулом
под деревом по ту сторону запертых ворот. Пусть он спешит к Зенону, не жалея мула, и вы увидите, что, прежде чем придут биченосцы, чтобы гнать вас оцепленными веревкою к Адеру, Зенон будет здесь и сердца ваши утешатся, а я остаюсь с вами залогом моего обещания.
Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны
стояла высокая красного
дерева кровать,
под шелковыми занавесами, а с другой — огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы.